Сайт Ромашки

"Казань брал"

Взято отсюда:

http://svobody.pl/posts/kazan-bral

Самолет летел в Казань. В соседнем кресле татарский папаша очень добросовестно тряс младенца, баюкал, укачивал, приговаривал «чу-чу-чу, чу-чу-чу». Лишь бы дитё не мешало пассажирам. Соседние кресла раскачивались вместе с папашей. В результате отлично выспались и я, и младенец, и вообще весь наш уголок.  

В Казани живут основательные люди. Все дороги разгладили, фасады оштукатурили. Всякого гостя там кормят сластями, покуда гость не научается выделять сироп через кожу.

В Татарстане мгновенно отличают кто хороший гость, а кто сволочь. Хороший, наплевав на диабет, пробует чак-чак при всяком удобном случае. А сволочь в какой-то момент начинает отказывается. То же и с водкой. Невозможно доказать, будучи трезвым, что ты психически здоров и не китайский шпион. Зато, если пытаясь встать ты упал, стянул скатерть и перебил посуду — ты гражданин, семьянин и воин.

А еда? Помните сказку «Гуси-лебеди»? Речка, печка и яблонька считали, кто не ест — тот плохая Алёнушка. Так вот это татарская быль. В полной версии не упомянута еще экскурсия по зимней Казани.

С татарскими экскурсоводами прекрасен любой сарай. Пылкое воображение дорисовывает маковки и колоннады. В снежной степи вырастает призрачный город. Стены из восторга, шпили из восхищения. Два часа на морозе — и экскурсия готова сигануть с башни вслед за прекрасной Сююмбике. Из солидарности и чтобы согреться.

В Париже туристов водят во чрево. В Казани официального чрева нет, меня повели в музей. Познакомили с профессором консерватории. Музыкант потребовал ответить: чем для истории стал хорошо темперированный клавир. Сказал, что я обязан знать. Прижал к стене. Я ощущал себя вполне во чреве и искал глазами выход. Татарский профессор во хмелю даст фору парижским гопникам, знаете ли.

Моя жена — наполовину татарка. И эта половина затмевает все прочие части. По уголовным меркам, она умеренно ревнива. Это значит, если ей что-то привидится, шансы выжить у меня все-таки есть.

Также она чемпион по сочинению сюжетов. Особенно она не доверяет самолетам. Считает, у какой-нибудь хищницы непременно застрянет чемодан в проходе. И это будет ловушка. Я полезу помогать. Хищница скажет медовым голосом:

— Вы так мужественны.

— Бросьте, пустяки.

— Тогда можете тащить и дальше.

— Вы так добры.

— Вы бы изумились моей доброте, если бы узнали меня поближе!

Потом мы с хищницей возьмем одно такси на двоих. Случайно встретимся в ресторане. Через три дня я пошлю домой трусливое СМС о том, что судьба полна сюрпризов.

Сочинив себе трагедию, моя татарская жена готовится к разводу. Она все делает основательно, с душой. Решает, кто где будет жить. Составляет список утех, на которые не находила времени, пока тратила молодость на меня. Она намечает ряд пробных развлечений. Бассейн, лекции о Тарковском, живопись, лыжи, курсы виноделов.

И вот я возвращаюсь, — а меня уже никто не встречает! Моей любови некогда! У нее йога и школа экстремального вождения с каким-то Костей.

Одиноко трясясь в такси, я мучительно вспоминаю, чем таким довёл нашу жизнь до лекций о Тарковском.

Я рассказал жене про ее Родину. Про чак-чак, про Сююмбике, показал фото с концерта. В круговерти моих гастролей не осталось ни просвета, ни малой щёлочки для аморальных женщин.

— Где, где в моей истории порочные чемоданы? — кричал я жене. Но она не слышит. У нее бассейн по расписанию. Она проплывет двадцать километров в прохладной воде и простит мне свои фантазии. И снова примется растить толстого, воспитанного писателя. Основательность у нее в крови.